Миф и средства массовой информации. Мифы и стереотипы, как основы манипулирования в сми. Разрыв поколений и интернет - активность общества
Недавние исследования выявили те мифические структуры образов и поведения, которыми пользуются в своем воздействии на общество и коллективы средства массовой информации. Это явление особенно характерно для США . Персонажи «комиксов» являются современной версией мифологических или фольклорных героев. Они до такой степени воплощают идеал значительной части широкой публики, что разные превратности их судьбы, а тем более смерть, вызывают настоящие потрясения у читателей, они отправляют тысячи телеграмм и писем авторам и редакторам газет и журналов с протестами. Фантастический персонаж, сверхчеловек стал крайне популярен благодаря двойственности своей личности: перенесясь на Землю с исчезнувшей в результате катастрофы планеты, сверхчеловек живет под маской скромного журналиста Кларка Кента. Он скромен, незаметен, его коллега Лойз Лейн постоянно его опережает. В этой маске скромности героя, обладающего поистине беспредельными возможностями, воспроизводится известная мифологическая тема. Если говорить о сути, то миф о супермене удовлетворяет тайным вожделениям современного человека, который, осознавая себя обездоленным и малосильным, мечтает о том, что однажды он станет «героем», исключительной личностью, «сверхчеловеком».
То же самое можно сказать о полицейском романе; с одной стороны, мы оказываемся здесь свидетелями борьбы между добром и злом, между героем (детектив) и преступником (современное воплощение демона). С другой стороны, читатель бессознательно вовлекается в процесс идентификации, он участвует в драме и мистерии, у него возникает чувство личного приобщения к действу, оказывающемуся одновременно опасным и «героическим».
Равным образом доказано, как с помощью масс-медиа происходит мифологизация личностей, их превращение в образ, служащий примером. «Лорд Уорнер рассказывает нам в 1-й части своей книги "Жизнь и смерть" о возникновении персонажа этого типа. Бигги Малдун, полицейский из Янки Сити, становится национальным героем, так как оказывается выразителем яркой оппозиции аристократам с Хилл Стрит настолько, что пресса и радио делают из него полубога. Он предстает как крестоносец из народа, бросившийся на штурм крепости богатства. Затем, когда публике надоел этот образ, средства массовой информации услужливо превратили Бигги в негодяя, коррумпированного полицейского, эксплуатирующего в свою пользу несчастья общества. Уорнер показывает, что настоящий Бигги существенно отличается от одного и другого образа, но он вынужден изменять свое поведение в соответствии с одним образом и отвергать другой» .
Мифологическое поведение раскрывается также в навязчивом стремлении достигнуть «успеха», столь характерном для современного общества и выражающим темное и неосознанное желание выйти за пределы человеческих возможностей. Это находит свое выражение и в исходе к «предместьям», что можно истолковать как ностальгию по «первоначальному совершенству» и в чрезвычайном пристрастии к «культу священной колесницы». По замечанию Эндрю Грили, «достаточно посетить ежегодный автомобильный салон, чтобы понять, - это настоящий религиозный ритуал. Цветы, освещение, музыка, почтение восхищенных посетителей, присутствие храмовых жриц (манекенщица), блеск и роскошь, расточительство, множество народа - все это в иной культуре можно было бы назвать настоящей литургической службой (...). Культ священного автомобиля имеет своих последователей и своих посвященных. Гностик не ждал с большим нетерпением откровения оракула, чем поклонник автомобиля ожидает первых сообщений о новых моделях. Именно в этот период годичного сезонного цикла возрастает значение и роль служителей культа -- продавцов автомобилей, а беспокойная толпа нетерпеливо ожидает нового спасителя» .
Меньшее внимание уделялось своего рода элитарным мифам, в частности тем, что связаны с художественным творчеством и его отражением в культуре и обществе. Уточним прежде всего, что мифы закрепились в узком круге посвященных, главным образом, в силу комплекса неполноценности публики и официальных инстанций в области искусств. Агрессивное непонимание со стороны публики, критиков и официальных представителей по отношению к таким художникам, как Рембо и Ван Гог, отрицательные последствия, которые имело для коллекционеров и музеев невнимание к новаторским течениям от импрессионизма до кубизма и сюрреализма, послужили суровым уроком для критиков, публики, продавцов книг, коллекционеров и администрации музеев. В настоящее время у них только один страх: упустить, не заметить нового гения, не признать будущего шедевра в совершенно непонятном произведении. Никогда, кажется, не выступало так ясно, что с чем большей дерзостью и вызовом художник выставляет себя, чем он непонятнее, абсурднее и недоступнее, тем более он признан, обласкан, избалован. В некоторых странах даже возник своеобразный академизм наизнанку, академизм авангарда, причем настолько, что художник, не учитывающий этого нового конформизма, рискует остаться незамеченным или быть оттесненным конкурентами.
Миф о проклятом художнике, господствующий в XIX столетии, в настоящее время устарел. В США, в первую очередь, но также и в Западной Европе, больше всего пользы художнику приносят наглость, дерзость и вызывающее поведение. От него требуют быть странным, ни на что не похожим и творить только «совершенно новое». В искусстве происходит в настоящее время господство перманентной революции. Мало даже сказать, что все позволено: всякое новаторство заранее провозглашается и приравнивается к гениальности Ван Гога или Пикассо, все равно идет речь о рваных афишах или о консервной банке, подписанной художником.
Значение этого культурного явления тем очевиднее, что впервые, может быть, в истории искусства не существует больше напряженности между художником, критиками, коллекционерами и публикой. Царит полное и общее согласие, еще до того, как возникнет новое произведение, до того, как откроют еще неизвестного никому художника. Важно только одно: ни в коем случае не допустить такого положения, что пришлось бы когда-нибудь признать - не поняли нового художественного опыта, прозевали нового гения.
Относительно подобной мифологии современных элит ограничимся лишь некоторыми замечаниями. Отметим прежде всего искупительную функцию понятия «недоступность», как оно проявляется в современном искусстве. Если элита восхищается «Поминками по Финнегану» , атональной музыкой или ташизмом , то потому, что эти произведения являют собой замкнутые миры, герметические вселенные, куда проникают только ценой огромных усилий, сравнимых с испытаниями, через которые проходят посвящаемые в первобытных обществах. С одной стороны, сохраняется ощущение «инициации», почти исчезнувшей в современном обществе. С другой стороны, в глазах «других», в глазах «массы» афишируется принадлежность к некоторому тайному меньшинству, не к «аристократии» (современная элита тяготеет к левым партиям), а к гнозису, одновременно вечному, постоянному и духовному, противостоящему как официальным ценностям, так и традиционной Церкви. С помощью культа экстравагантной и непонятной оригинальности элита ознаменовала разрыв с банальным, мещанским миром своих родителей, одновременно восставая против современных философий отчаяния.
По сути, гипноз недоступности, непонятности произведения искусства выдает желание обнаружить новый, тайный, неизвестный до этого смысл мира и человеческого существования. Налицо желание «инициации», желание найти скрытый смысл этого разрушения художественного языка, всех этих «оригинальных» опытов, которые на первый взгляд не имеют ничего общего с искусством. Разодранные афиши, пустые полотна, продырявленные ножом или обгоревшие «объекты искусства», взрывающиеся во время вернисажа, импровизированные спектакли, где актеры тянут жребий: кому подавать реплики - все это должно иметь значение, равно как некоторые непонятные слова из «Поминок по Финнегану» для посвященных приобретают множество смыслов и удивительную красоту, когда открывается, что они происходят от слов современного греческого языка или языка суахили, которые обогащаются скрытыми намеками на возможные каламбуры, если их произносить громко и быстро.
Конечно, все подлинные революционные опыты современного искусства отражают некоторые аспекты духовного кризиса или же просто кризиса познания и художественного творчества. Но для нас прежде всего представляет интерес тот факт, что «элита» в экстравагантности и непонятности современных произведений видит возможность своего рода познания инициации. Это как бы «новый мир», который реконструируется из обломков и загадок, мир, существующий только для узкого круга посвященных. Но престиж затрудненности в понимании и непонятности столь велик, что широкая публика очень скоро вовлекается в этот процесс и провозглашает о своем полном согласии с открытиями элиты.
Разрушение художественного языка было осуществлено кубизмом, дадаизмом , сюрреализмом, додекафонизмом и «конкретной музыкой», Джойсом, Беккетом, Ионеско. Дальнейшее разрушение могут предпринимать только лишь эпигоны. Как мы уже говорили в предшествующей главе, настоящие художники не желают творить на обломках. Все приводит нас к заключению, что сведение «художественной вселенной» к первоначальному состоянию materia prima, первоматерии представляет только момент более сложного процесса. Как и в циклических концепциях первобытных обществ, за «Хаосом», регрессом всех форм к первоформам materia prima следует новое творчество, подобное космогонии.
Кризис современных искусств не интересует нас сам по себе. Стоит, однако, остановиться на роли литературы, особенно литературы эпической, связанной с мифологией и мифологическим поведением. Известно, что эпос и роман, как и другие литературные жанры, продолжают, в другом плане и с другими целями, мифологическое повествование. В том и в другом случае рассказывается о событиях, происходящих в более или менее вымышленном прошлом. Здесь не место излагать долгий и сложный процесс, трасформировавший «мифологическую материю» в «сюжет» эпического повествования. Подчеркнем, тем не менее, что повествовательная проза и, в частности, роман в современных обществах заступил место мифологического рассказа и сказок в обществах первобытных. Больше того, правомерно говорить о «мифической» структуре некоторых современных романов, можно доказать, что многие значительные мифологические темы и персонажи получат новую жизнь в литературном обличий (это особенно верно в отношении темы инициации, темы испытаний, которым подвергается герой-искупитель, его сражений с чудовищами, мифологические темы женщины и богатства). Учитывая все это, можно заключить, что современное пристрастие к роману выражает склонность к десакрализованным или только лишь скрытым в светских формах «мифологическим историям».
Другой знаменательный факт: потребность в «историях» и рассказах, которые можно было бы назвать парадигматическими, поскольку они развертываются по традиционной модели. Каким бы серьезным ни был кризис современного романа, потребность погружаться в «другие» вселенные и следовать за перипетиями «истории», по-видимому, присуща человеку и потому неистребима и неискоренима. Суть ее трудно определить, здесь получают выражение и желание общаться с «другими», «неизвестными», разделять их драмы и надежды, и потребность знать то, что могло произойти. Трудно представить человека, который не поддался бы очарованию «рассказа», повествования о знаменательных событиях, происшедших с людьми, имеющими как бы «двойную реальность» литературных персонажей, которые одновременно отражают историческую и психологическую реальность членов современного общества и обладают магической силой творческого вымысла. Но «выход за пределы Времени», осуществляемый с помощью чтения - в частности романов - есть то, что больше всего сближает функции литературы и мифологии. Конечно, время, которое «проживается» при чтении романа не есть то время, которое в архаических обществах интегрируется, собирается в одно целое при прослушивании мифа. Но как в одном, так и в другом случае происходит «выход» из времени исторического и личного и погружение во время вымышленное, трансисторическое.
Читатель входит в сферу времени воображаемого, чужого, ритмы которого изменчивы до бесконечности, так как каждый рассказ имеет свое собственное время, специфическое и исключительное. Роман не имеет выхода в первородное, первоначальное время мифов, но в той мере, в какой он повествует о правдоподобной истории, романист использует время как бы историческое, но взятое в расширенной или свернутой форме, время, которое, следовательно, располагает всей свободой воображаемых миров. В литературе, более чем в других искусствах, заметен бунт против исторического времени, желание обнаружить и найти иные временные ритмы, чем те, в рамках которых мы вынуждены жить и работать. Можно задать вопрос: исчезнет ли когда-нибудь это желание выйти за пределы собственного, исторического и личного времени и погрузиться во время «чужое», экстатическое или воображаемое. Пока существует это желание, можно сказать, что у современного человека остаются хотя бы в какой-то мере рудименты «мифологического поведения». Черты такого мифологического поведения обнаруживаются также в желании обрести ту интенсивность, с которой мы пережили или познаем нечто в первый раз: в желании обрести далекое прошлое, блаженное время «первоначал».
Как и следовало ожидать, это все та же борьба против времени, те же надежды скинуть тяжесть «мертвого времени», которое давит и убивает.
Мифы и средства массовой информации
Недавние исследования выявили те мифические структуры образов и поведения, которыми пользуются в своем воздействии на общество и коллективы средства массовой информации. Это явление особенно характерно для США. Персонажи «комиксов» являются современной версией мифологических или фольклорных героев. Они до такой степени воплощают идеал значительной части широкой публики, что разные превратности их судьбы, а тем более смерть, вызывают настоящие потрясения у читателей, они отправляют тысячи телеграмм и писем авторам и редакторам газет и журналов с протестами. Фантастический персонаж, сверхчеловек стал крайне популярен благодаря двойственности своей личности: перенесясь на Землю с исчезнувшей в результате катастрофы планеты, сверхчеловек живет под маской скромного журналиста Кларка Кента. Он скромен, незаметен, его коллега Лойз Лейн постоянно его опережает. В этой маске скромности героя, обладающего поистине беспредельными возможностями, воспроизводится известная мифологическая тема. Если говорить о сути, то миф о супермене удовлетворяет тайным вожделениям современного человека, который, осознавая себя обездоленным и малосильным, мечтает о том, что однажды он станет «героем», исключительной личностью, «сверхчеловеком».
То же самое можно сказать о полицейском романе; с одной стороны, мы оказываемся здесь свидетелями борьбы между добром и злом, между героем (детектив) и преступником (современное воплощение демона). С другой стороны, читатель бессознательно вовлекается в процесс идентификации, он участвует в драме и мистерии, у него возникает чувство личного приобщения к действу, оказывающемуся одновременно опасным и «героическим».
Равным образом доказано, как с помощью масс-медиа происходит мифологизация личностей, их превращение в образ, служащий примером. «Лорд Уорнер рассказывает нам в 1-й части своей книги "Жизнь и смерть" о возникновении персонажа этого типа. Бигги Малдун, полицейский из Янки Сити, становится национальным героем, так как оказывается выразителем яркой оппозиции аристократам с Хилл Стрит настолько, что пресса и радио делают из него полубога. Он предстает как крестоносец из народа, бросившийся на штурм крепости богатства. Затем, когда публике надоел этот образ, средства массовой информации услужливо превратили Бигги в негодяя, коррумпированного полицейского, эксплуатирующего в свою пользу несчастья общества. Уорнер показывает, что настоящий Бигги существенно отличается от одного и другого образа, но он вынужден изменять свое поведение в соответствии с одним образом и отвергать другой».
Мифологическое поведение раскрывается также в навязчивом стремлении достигнуть «успеха», столь характерном для современного общества и выражающим темное и неосознанное желание выйти за пределы человеческих возможностей. Это находит свое выражение и в исходе к «предместьям», что можно истолковать как ностальгию по «первоначальному совершенству» и в чрезвычайном пристрастии к «культу священной колесницы». По замечанию Эндрю Грили, «достаточно посетить ежегодный автомобильный салон, чтобы понять, - это настоящий религиозный ритуал. Цветы, освещение, музыка, почтение восхищенных посетителей, присутствие храмовых жриц (манекенщица), блеск и роскошь, расточительство, множество народа - все это в иной культуре можно было бы назвать настоящей литургической службой (...). Культ священного автомобиля имеет своих последователей и своих посвященных. Гностик не ждал с большим нетерпением откровения оракула, чем поклонник автомобиля ожидает первых сообщений о новых моделях. Именно в этот период годичного сезонного цикла возрастает значение и роль служителей культа -- продавцов автомобилей, а беспокойная толпа нетерпеливо ожидает нового спасителя».
Меньшее внимание уделялось своего рода элитарным мифам, в частности тем, что связаны с художественным творчеством и его отражением в культуре и обществе. Уточним прежде всего, что мифы закрепились в узком круге посвященных, главным образом, в силу комплекса неполноценности публики и официальных инстанций в области искусств. Агрессивное непонимание со стороны публики, критиков и официальных представителей по отношению к таким художникам, как Рембо и Ван Гог, отрицательные последствия, которые имело для коллекционеров и музеев невнимание к новаторским течениям от импрессионизма до кубизма и сюрреализма, послужили суровым уроком для критиков, публики, продавцов книг, коллекционеров и администрации музеев. В настоящее время у них только один страх: упустить, не заметить нового гения, не признать будущего шедевра в совершенно непонятном произведении. Никогда, кажется, не выступало так ясно, что с чем большей дерзостью и вызовом художник выставляет себя, чем он непонятнее, абсурднее и недоступнее, тем более он признан, обласкан, избалован. В некоторых странах даже возник своеобразный академизм наизнанку, академизм авангарда, причем настолько, что художник, не учитывающий этого нового конформизма, рискует остаться незамеченным или быть оттесненным конкурентами.
Миф о проклятом художнике, господствующий в XIX столетии, в настоящее время устарел. В США, в первую очередь, но также и в Западной Европе, больше всего пользы художнику приносят наглость, дерзость и вызывающее поведение. От него требуют быть странным, ни на что не похожим и творить только «совершенно новое». В искусстве происходит в настоящее время господство перманентной революции. Мало даже сказать, что все позволено: всякое новаторство заранее провозглашается и приравнивается к гениальности Ван Гога или Пикассо, все равно идет речь о рваных афишах или о консервной банке, подписанной художником.
Значение этого культурного явления тем очевиднее, что впервые, может быть, в истории искусства не существует больше напряженности между художником, критиками, коллекционерами и публикой. Царит полное и общее согласие, еще до того, как возникнет новое произведение, до того, как откроют еще неизвестного никому художника. Важно только одно: ни в коем случае не допустить такого положения, что пришлось бы когда-нибудь признать - не поняли нового художественного опыта, прозевали нового гения.
Относительно подобной мифологии современных элит ограничимся лишь некоторыми замечаниями. Отметим прежде всего искупительную функцию понятия «недоступность», как оно проявляется в современном искусстве. Если элита восхищается «Поминками по Финнегану», атональной музыкой или ташизмом, то потому, что эти произведения являют собой замкнутые миры, герметические вселенные, куда проникают только ценой огромных усилий, сравнимых с испытаниями, через которые проходят посвящаемые в первобытных обществах. С одной стороны, сохраняется ощущение «инициации», почти исчезнувшей в современном обществе. С другой стороны, в глазах «других», в глазах «массы» афишируется принадлежность к некоторому тайному меньшинству, не к «аристократии» (современная элита тяготеет к левым партиям), а к гнозису, одновременно вечному, постоянному и духовному, противостоящему как официальным ценностям, так и традиционной Церкви. С помощью культа экстравагантной и непонятной оригинальности элита ознаменовала разрыв с банальным, мещанским миром своих родителей, одновременно восставая против современных философий отчаяния.
По сути, гипноз недоступности, непонятности произведения искусства выдает желание обнаружить новый, тайный, неизвестный до этого смысл мира и человеческого существования. Налицо желание «инициации», желание найти скрытый смысл этого разрушения художественного языка, всех этих «оригинальных» опытов, которые на первый взгляд не имеют ничего общего с искусством. Разодранные афиши, пустые полотна, продырявленные ножом или обгоревшие «объекты искусства», взрывающиеся во время вернисажа, импровизированные спектакли, где актеры тянут жребий: кому подавать реплики - все это должно иметь значение, равно как некоторые непонятные слова из «Поминок по Финнегану» для посвященных приобретают множество смыслов и удивительную красоту, когда открывается, что они происходят от слов современного греческого языка или языка суахили, которые обогащаются скрытыми намеками на возможные каламбуры, если их произносить громко и быстро.
Конечно, все подлинные революционные опыты современного искусства отражают некоторые аспекты духовного кризиса или же просто кризиса познания и художественного творчества. Но для нас прежде всего представляет интерес тот факт, что «элита» в экстравагантности и непонятности современных произведений видит возможность своего рода познания инициации. Это как бы «новый мир», который реконструируется из обломков и загадок, мир, существующий только для узкого круга посвященных. Но престиж затрудненности в понимании и непонятности столь велик, что широкая публика очень скоро вовлекается в этот процесс и провозглашает о своем полном согласии с открытиями элиты.
Разрушение художественного языка было осуществлено кубизмом, дадаизмом, сюрреализмом, додекафонизмом и «конкретной музыкой», Джойсом, Беккетом, Ионеско. Дальнейшее разрушение могут предпринимать только лишь эпигоны. Как мы уже говорили в предшествующей главе, настоящие художники не желают творить на обломках. Все приводит нас к заключению, что сведение «художественной вселенной» к первоначальному состоянию materia prima, первоматерии представляет только момент более сложного процесса. Как и в циклических концепциях первобытных обществ, за «Хаосом», регрессом всех форм к первоформам materia prima следует новое творчество, подобное космогонии.
Кризис современных искусств не интересует нас сам по себе. Стоит, однако, остановиться на роли литературы, особенно литературы эпической, связанной с мифологией и мифологическим поведением. Известно, что эпос и роман, как и другие литературные жанры, продолжают, в другом плане и с другими целями, мифологическое повествование. В том и в другом случае рассказывается о событиях, происходящих в более или менее вымышленном прошлом. Здесь не место излагать долгий и сложный процесс, трасформировавший «мифологическую материю» в «сюжет» эпического повествования. Подчеркнем, тем не менее, что повествовательная проза и, в частности, роман в современных обществах заступил место мифологического рассказа и сказок в обществах первобытных. Больше того, правомерно говорить о «мифической» структуре некоторых современных романов, можно доказать, что многие значительные мифологические темы и персонажи получат новую жизнь в литературном обличий (это особенно верно в отношении темы инициации, темы испытаний, которым подвергается герой-искупитель, его сражений с чудовищами, мифологические темы женщины и богатства). Учитывая все это, можно заключить, что современное пристрастие к роману выражает склонность к десакрализованным или только лишь скрытым в светских формах «мифологическим историям».
Другой знаменательный факт: потребность в «историях» и рассказах, которые можно было бы назвать парадигматическими, поскольку они развертываются по традиционной модели. Каким бы серьезным ни был кризис современного романа, потребность погружаться в «другие» вселенные и следовать за перипетиями «истории», по-видимому, присуща человеку и потому неистребима и неискоренима. Суть ее трудно определить, здесь получают выражение и желание общаться с «другими», «неизвестными», разделять их драмы и надежды, и потребность знать то, что могло произойти. Трудно представить человека, который не поддался бы очарованию «рассказа», повествования о знаменательных событиях, происшедших с людьми, имеющими как бы «двойную реальность» литературных персонажей, которые одновременно отражают историческую и психологическую реальность членов современного общества и обладают магической силой творческого вымысла. Но «выход за пределы Времени», осуществляемый с помощью чтения - в частности романов - есть то, что больше всего сближает функции литературы и мифологии. Конечно, время, которое «проживается» при чтении романа не есть то время, которое в архаических обществах интегрируется, собирается в одно целое при прослушивании мифа. Но как в одном, так и в другом случае происходит «выход» из времени исторического и личного и погружение во время вымышленное, трансисторическое.
Читатель входит в сферу времени воображаемого, чужого, ритмы которого изменчивы до бесконечности, так как каждый рассказ имеет свое собственное время, специфическое и исключительное. Роман не имеет выхода в первородное, первоначальное время мифов, но в той мере, в какой он повествует о правдоподобной истории, романист использует время как бы историческое, но взятое в расширенной или свернутой форме, время, которое, следовательно, располагает всей свободой воображаемых миров. В литературе, более чем в других искусствах, заметен бунт против исторического времени, желание обнаружить и найти иные временные ритмы, чем те, в рамках которых мы вынуждены жить и работать. Можно задать вопрос: исчезнет ли когда-нибудь это желание выйти за пределы собственного, исторического и личного времени и погрузиться во время «чужое», экстатическое или воображаемое. Пока существует это желание, можно сказать, что у современного человека остаются хотя бы в какой-то мере рудименты «мифологического поведения». Черты такого мифологического поведения обнаруживаются также в желании обрести ту интенсивность, с которой мы пережили или познаем нечто в первый раз: в желании обрести далекое прошлое, блаженное время «первоначал».
Как и следовало ожидать, это все та же борьба против времени, те же надежды скинуть тяжесть «мертвого времени», которое давит и убивает.
Из книги Продажа вина без бутылок: Экономика сознания в глобальной Сети автора Барлоу Джон ПерриТаксономия информации Мне кажется, что самое плодотворное сейчас – внимательно рассмотреть истинную природу того, что мы пытаемся защитить. Что именно мы знаем об информации и ее естественном поведении?Каковы сущностные характеристики не ограниченного никакими
Из книги Манипуляция сознанием автора Кара-Мурза Сергей Георгиевич Из книги Аспекты мифа автора Элиаде МирчаМифы о происхождении мира и мифы космогонические Любой миф, повествующий о происхождении чего-либо, предполагает и развивает космогонические представления. С точки зрения структуры миф о происхождении сопоставим с мифом космогоническим. Так как сотворение мира есть
Из книги Ужасы на Западе автора Делюмо Жан2. Сатанизм, конец света и средства массовой информации эпохи Возрождения В предыдущей главе было показано, как безмерный страх перед вездесущим дьяволом, являющимся первопричиной безумства и распорядителем ложного рая, ассоциировался в общественном сознании с идеей
Из книги Техногнозис: миф, магия и мистицизм в информационную эпоху автора Дэвис Эрик Из книги Повседневная жизнь Соединенных Штатов в эпоху процветания и «сухого закона» автора Каспи Андре Из книги Русские [стереотипы поведения, традиции, ментальность] автора Сергеева Алла Васильевна§ 5. Способ получения информации «За что купил, за то и продаю» Так говорят, когда пересказывают слухи, не ручаясь за их достоверность. Интересно, что даже способ получения информации у французов и русских не совпадает. Французы черпают информацию из справочников, из
Из книги Лексикон нонклассики. Художественно-эстетическая культура XX века. автора Коллектив авторовМасс-медиа (средства массовой коммуникации) Технологии и институты, через которые централизованно распространяется информация и другие формы символической коммуникации крупным, гетерогенным и географически рассеянным аудиториям; одна из существенных форм
Из книги Психолингвистика автора Фрумкина Ревекка Марковна Из книги Дворцовые перевороты автора Згурская Мария Павловна Из книги Беседы автора Агеев Александр ИвановичЮ.М. Арский - Навигатор в море информации «Экономические стратегии», № 03-2008, стр. 40–45 В затопившем планету океане информации сейчас, как никогда ранее, необходим мощный и точный навигационный прибор. Всероссийский институт научной и технической информации Российской
Из книги Антисемитизм как закон природы автора Бруштейн МихаилСредства массовой информации Один доллар, вложенный в информацию и пропаганду, является более ценным, чем десять долларов, вложенных в создание систем оружия, ибо последнее вряд ли будет когда-либо употреблено в дело, в то время как информация работает ежечасно и
Из книги Язык и человек [К проблеме мотивированности языковой системы] автора Шелякин Михаил Алексеевич4. Понятие коммуникативной информации и ее аспектов Информация – это сведения, знания, осведомление. Понятие информации – общенаучное понятие и имеет разную интерпретацию. Одни исследователи считают, что информация – это снятие неопределенности (энтропии – меры
Из книги Мир современных медиа автора Черных Алла Ивановна Из книги Профессиональная этика библиотекаря автора Алтухова Галина Алексеевна3.1. Свободный доступ к информации В начале века библиотекарей волновал вопрос сбора и систематизации знаний, которые были рассеяны по всему миру. Многие из них утверждали, что этих знаний, постоянно увеличивающихся и широко распространяемых, было достаточно, чтобы
Из книги Советский анекдот (Указатель сюжетов) автора Мельниченко МишаЦентральные средства массовой информации, как один из самых сильных инструментов бесструктурного управления общественными процессами на уровне государства, в пределе могут быть ориентированы на два направления:
- либо стремиться предоставить аудитории максимально объективную и востребованную информацию, как необходимую для жизнедеятельности, так и обеспечивающую развитие кругозора и повышение нравственного уровня общества;
- либо создавать такой информационный фон, который будет способствовать деградации потребителей информации, а также формировать благоприятную среду для всевозможных обманов и манипуляций в различных сферах общественной жизни.
Во втором случае управленческая сущность средств массовой информации максимально скрывается и подменяется ложными задачами самофинансирования, погони за рейтингами, обязательного плюрализма и так далее.
Предлагаем вам ознакомиться с основными методами формирования хаотичного (калейдоскопического) мировоззрения у массовой аудитории и устоявшимися информационными мифами, доминирование которых в информационном поле обеспечивает использование центральных СМИ преимущественно по второму сценарию.
Мифы, лежащие в основе манипуляций
Миф о нейтралитете
Для достижения наибольшего успеха манипуляция должна оставаться незаметной. Для этого требуется фальшивая действительность, где ее присутствие не будет ощущаться. Важно, чтобы люди верили в нейтральность основных социальных институтов:
- Честность и беспристрастность правительства и его составных частей. Коррупция и обман оправдываются человеческими слабостями. Сами институты - вне подозрений.
- Люди должны верить, что СМИ лишь освещают события и мнения, а не формируют их.
- Наука (которая тесно связана с экономикой) тоже якобы нейтральна и объективна.
- Система образования от начальной школы до университетского уровня, согласно утверждениям манипуляторов, свободна от направленного идеологического влияния.
Все эти мифы призваны убедить население в том, что никакие частные взгляды не могут оказывать доминирующее влияние на процессы принятия решений в стране.
Миф о плюрализме массовой информации
Иллюзия информационного выбора основана на том, что люди готовы принимать обилие СМИ за разнообразие содержания. Информационные монополии предлагают лишь одну версию действительности - свою собственную. Но когда схожие мнения приходят из разных источников, создается представление о неуправляемой, свободной и естественной информации. Выбор действительно невозможен без разнообразия, но если на деле предметов выбора не существует, то выбор либо бессмысленный, либо носит манипулятивный характер (когда создается иллюзия того, что он имеет смысл). Мы растрачиваем свою свободу выбора на множество бессмысленных решений (какую передачу посмотреть, какой стиральный порошок купить - а они все очень похожи), но действительно важные вещи все время остаются скрытыми от нашего внимания.
Миф об отсутствии социальных конфликтов
Манипуляторы, рисуя картину жизни внутри страны, отрицают наличие социальных конфликтов. Все внимание отвлекается на другие проблемы - стремление пробиться вверх среднего класса, образ внешнего врага и т. д. Наибольшим успехом и поддержкой со стороны СМИ пользуются те фильмы, телепрограммы, книги и массовые зрелища (Диснейленд), которые предлагают значительную порцию насилия, но не затрагивают социальных конфликтов. Подлинные, признающие реальность произведения теряются в этом потоке штамповок.
Миф об индивидуализме и личном выборе
Выбор и свобода преподносятся как нечто желанное и сугубо личное, индивидуальные права ставятся выше групповых, поощряется стремление к материальному богатству у отдельной семьи. Ориентация на исключительно эгоцентричное мировоззрение, когда проблемы экологии и окружающей среды, социальные разногласия игнорируются, зато все внимание направлено на увеличение темпов производства и потребления. Частная собственность во всех сферах жизни считается нормой: уже никого не удивить тем, что сфера здравоохранения, система образования, культурные учреждения коммерческие и ориентированы в первую очередь на получение прибыли, а не на благо всего общества.
Миф о неизменной природе человека
Продвигаются теории, указывающие на изначально агрессивную сторону поведения человека и неизменность самой человеческой природы. Утверждается, что существующие конфликты заложены в человеке, а не навязаны социальными условиями. Популярен «научный» подход, который подробно измеряет порочные стороны общества, но игнорирует важные социальные параметры. Внимание переключается на физическую сторону жизни: бытовые условия, моду, технические новинки, возможность смены пола и т. д. Если же вдруг появляются сообщения о благоприятных изменениях, возможных путях выхода из кризиса, то они критикуются или высмеиваются, людям быстро помогают «правильно» интерпретировать такую информацию.
Мифы создаются для того, чтобы держать людей в повиновении. Когда их удается незаметно внедрить в сознание масс, мифы обретают огромную силу, поскольку большинство людей не подозревают о происходящей манипуляции.
Способы подачи информации, формирующие калейдоскопическое мировоззрение
Дробление как форма коммуникации
Чтобы эффективно и незаметно внедрять мифы, используется специальный метод для распространения информации, который можно назвать дроблением. Новости на радио и телевидении дробятся на многочисленные не связанные друг с другом сообщения, в газетах и журналах статьи намеренно разбиваются рекламными страницами. Реклама с одинаковым безразличием вмешивается во все информационные и развлекательные программы, независимо от того, о чем идет речь, опуская любые социальные явления до уровня ничего не значащих происшествий. И без того низкая способность людей к критическому анализу информации совсем отключается. Общая особенность большинства центральных СМИ в разнородности подаваемого материала и отрицании взаимосвязи между событиями.
Даже детские передачи строятся по аналогичной коммерческой модели и прерываются блоками рекламы. Объясняется это тем, что дети не могут долго сосредотачивать свое внимание на чем-либо и нуждаются в отдыхе. Но на практике постепенное увеличение промежутка времени, когда дети концентрируют внимание на чем-то одном, является фактором развития их умственных способностей. Дискуссионные программы снижают значение самого предмета полемики и с помощью фрагментации переносят внимание на разрозненные точки зрения и незначительные подробности, упуская главное. Даже если кто-то выскажет здравую мысль, она затеряется в последующем потоке рекламы, сплетен, интимных сцен, плоского юмора. Откровенность подачи информации и поток разнообразной критики создают иллюзию свободы мнения и доступа к информации.
Метод дробления используют не только СМИ. Большая часть культурно-образовательной системы осуществляет распыление, специализацию и микроскопическое разделение. Предметы и дисциплины произвольно и насильно делятся на более узкие, междисциплинарная взаимосвязь отрицается: «экономика - для экономистов, политика - для ученых, изучающих политические науки». Хотя в действительности эти сферы неотделимы друг от друга, в научном отношении эта взаимосвязь игнорируется. В результате в обществе вырастают специалисты, прекрасно понимающие свою узкую тему, но не имеющие знаний для того, чтобы охватить глобальные процессы целиком. Потоки несвязанной информации вызывают информационные перегрузки, тогда как количество значимой информации не увеличивается. Отрывочные сведения предлагаются как достоверная «информация», что в итоге приводит к непониманию, а затем апатии и безразличию.
Немедленность передачи информации
Немедленность не только связана с методом дробления, но и является обязательным элементом для его осуществления. Скорость при передачи информации не всегда является достоинством. Основанная на конкуренции система сделала информацию таким же товаром потребления, как и все остальное. Выгода в том, чтобы заполучить и поскорее продать такой скоропортящийся товар, как новости. В случае возникновения кризисов нагнетается необоснованная атмосфера истерии. Информационные молнии и репортажи с места событий создают ощущение чрезвычайной важности, которая так же быстро рассеивается.
Постоянно чередующиеся сообщения о катастрофах, военных действиях, забастовках и стихийных бедствиях мешают разграничивать информацию по степени важности и не оставляют времени для анализа и взвешенных суждений. Все внимание оказывается сосредоточено на происходящих событиях, а необходимая связь с прошлым разрушается. При этом речь идет не о технических возможностях быстрой передачи информации, которая может играть положительную роль, а именно о приеме манипуляции, использующем эти возможности для распыления и лишения смысла. Мы просто не успеваем осмысливать происходящие события, ведь для этого нужно время.
Важная цель манипуляционного сценария использования СМИ - пассивность общества
При успешном применении манипуляция неизбежно приводит к пассивности индивида, к состоянию инертности, которое предотвращает действие. И содержание (мифы), и способы подачи информации оказывают отупляющее действие.
- Снижается физическая активность: человек довольствуется просмотром телевизора, и уже не хочет быть участником событий. Его устраивает роль наблюдателя. Не будет противодействия в случае необходимости. На смену созидателям пришли потребители.
- Еще более опасное последствие - снижение интеллектуальной активности, усиление пассивности. Чувства, которые могут заставить предпринимать активные действия, усыпляются. Зритель знает куда больше о жизни вымышленных персонажей с экрана, чем о судьбе реальных исторических героев и своих родителей. Знания утрачиваются.
Подобное воздействие напоминает убаюкивание, не раздражает вас, не вынуждает реагировать, освобождает от необходимости проявлять хоть какую-то активность. Все средства хороши: радио, телевидение, кино, массовые зрелища, всевозможные щоу. Да, изредка встречаются передачи или фильмы, пробуждающие осознанность и обращающие внимание на проблемы огромной важности. Но их не так много, ведь цель манипуляторов не в том, чтобы пробуждать, а в том, чтобы усыплять обеспокоенность экономической и социальной действительностью. Обо всех событиях рассказывают так, будто бы люди не имеют к ним отношения, не могут ничего изменить, а просто должны быть в курсе всевозможных событий. Размывается грань между новостями с реальными событиями и вымышленными сюжетами кинофильмов: для пассивного зрителя уже нет разницы.
Необходимы усилия по преодолению или хотя бы созданию противовеса этой системы, вызывающей пассивность и деградацию.
1) Первостепенная задача - осмысление управленческой функции информационных средств во всех ее проявлениях. Развитие аналитических и критических способностей у широкой аудитории, способности выявлять оглашаемые и неоглашаемые цели СМИ, оценивать влияние комплексно.
2) Творческий подход как способ пробуждения осознанности. Переход от потребления к созиданию, создание и распространение информационного контента, мотивирующего к мировоззренческому и нравственному развитию.
Статья подготовлена на основе материалов книги Г. Шиллера «Манипуляторы сознанием» (М., 1980). Книга немного переосмыслена, ведь 30 лет назад не было того, с чем мы сталкиваемся сегодня. Но предпосылки были уже тогда.
Миф , согласно философским определениям, представляет собой живое воспроизведение действительности, отличающееся синкретическим единством чувства и мысли, силы и действия ; феномен сложного иерархического взаимодействия в индивидуальном и массовом сознании и коллективном бессознательном архетипических оснований с рациональной интерпретацией реальности . Термин "миф" (от греч. mythos – рассказ) означает сказание, предание. У древних народов в мифе концентрировались представления о происхождении мира, о явлениях природы, о богах и легендарных героях, поэтому содержание мифа уходит "корнями в сакральные пласты реальности, может восприниматься на различных по степени глубины уровнях: символическом, аллегорическом или знаковом" .
Понятие "миф" может быть раскрыто, в частности, как фантастические сказания о происхождении мира. Вместе с тем в мифе в закодированном виде предстают ценности общества и универсальные структуры человеческого разума .
Проблема мифа занимает существенное место в мироощущении эпохи постмодерна. По мнению И. П. Ильина, постмодернизм сам представляет собой не просто миф, а величайшую химеру современности: "Культурное сознание любой эпохи, принимаемое большинством современников как нечто само собой разумеющееся, тем не менее никогда не дается им в виде абсолютно ясной для них самих и непротиворечивой системы идей. Но вряд ли оно дается в полной ясности и тем, кто усомнился в его очевидности, – философам и культурологам, “критикам” собственной современности: пытаясь объяснить механизмы функционирования современного им культурного бессознательного, они лишь дополняют новыми красками миф своей эпохи – ту совокупность представлений, которая кажется очевидной, но не дает прояснить свои основы. Так, руками ученых эпоха создает миф собственного самообъяснения, и чем призрачнее, химеричнее эпоха, тем фантастичнее этот миф" .
Миф зарождается в коммуникативной системе, приобретает символические свойства, воспроизводя действительность в предметных формах, искажающих и создающих новую, более совершенную и привлекательную реальность. По Ж. Бодрияру, в процессе информационной симуляции происходит замена реального знаками реального (симулякрами), не являющимися аналогами действительности . Живое воспроизведение действительности, отражаемое в различных формах, ограничено во временных и пространственных границах. Обычно миф содержит одну значимую идею. Однако один миф, как в цепной реакции может порождать другой (или уничтожать его).
Миф рассматривается как современное коммуникативное сообщение, имеющее психологическое основание. Как отмечает Р. Гальцева, "человек теперь ищет не истину мироздания, а сюжет для построения мироздания – как мотив, годный для обыгрывания; когда на место добросовестного изыскания, напряженного размышления встает конструирующее, творящее воображение, когда философ становится “автором”, познание – “изобретением”, а философия – “мифом”" .
Человек переживает большую психологическую драму, когда разрушаются его иллюзии, а не когда он испытывает реальные трудности. Объективная и полная информация больше способствует стабилизации общества. Однако мифы – это реальность и западной, и отечественной прессы. Мифы входят в систему организованной пропаганды, когда властным структурам, политическим силам, монополиям необходимо для сохранения стабильности именно этих структур прибегать к маскировке действительности, оправдывать цели дезориентации.
Большинством философов миф понимается как элемент духовной и практической жизни, который сохраняет свою первоначальную функцию – поддерживает определенную систему ценностей и определенные нормы поведения. По мнению Е. М. Мелетинского, элементы мифологического могут сохраняться наряду с элементами философского и научного знания .
Социальные мифы соответствуют общественным настроениям и являются важной частью картины мира, которая, в свою очередь, базируется на ценностях и стереотипах массовой аудитории. Конструирование политического мифа предполагает видимость правдоподобия. Живучесть мифов объясняется тем, что первоосновой для них служат объективные обстоятельства (социальное расслоение, этнические конфликты) и условия, связанные с конкретным временем и событиями – локальные войны и террористические акты, ситуации, в которых проявляется ложь политиков или бездарность их решений).
Есть и другие причины сохранения мифа в современном мире. Одна из них в том, что, как утверждает главный редактор журнала "Искусство кино" Д. Дондурей, "мифология для огромной части людей важнее, чем реальность... Должны существовать идеальный мужчина, идеальная женщина, идеальный ребенок, идеальный лидер. Это особенная тяга человека к праперсонажам, идущая с доисторических времен" .
Как считает исследователь журналистики Г. С. Жирков, существенную и целенаправленную роль в процессе мифологизации имеет субъективный фактор. Одномерное, искусственное воспроизведение действительности вызывает эффект одномерного восприятия .
В основе современных механизмов социальной мифологизации лежат подтасовки, извращения фактов, событий, документов. Все больше вносятся такие подходы в политические отношения, в том числе и с помощью имиджмейкинга. Формируются ложные репутации, прославляются имена предателей и трусов, с одной стороны, а с другой – принижаются титаны. Социологическое исследование "Герои и антигерои" выявило симпатии и антипатии к деятелям времен революции. Благодаря мифам в массовом сознании коренным образом изменились представления о таких людях, как Ленин, Бухарин, Троцкий, Керенский, Колчак, Николай II, Сталин .
Идеологическая и концептуальная дезинформация характерна практически для всех видов и типов пропаганды. Эпоха перестройки в России породила немало мифов, построенных на искаженной информации, превратных представлениях, таких как "Россия была чудной, замечательной расово и религиозно бесконфликтной страной с бурной развивающейся промышленностью (стали выплавляли больше всех в мире)", но пришли "“гады-супостаты” большевики и все испортили"; "Сталин был бездарен во всем: и войну, что ставят ему в заслугу, проиграл, трупами советских солдат немца завалил. И вся-то наша жизнь была не жизнью вовсе, а провалом в истории, безвременьем". Такая картина мира в значительной степени обусловила возникновение мировоззренческих стереотипов в массовом сознании. Совершенно верно определяет природу мифов журналист Г. Беликова, которая считает, что "мифы рождались в пылу борьбы со старыми догмами, не совсем корректно, а зачастую с помощью фальсификаций" .
Многие исторические события благодаря массированным пропагандистским акциям однозначно запечатлевались в памяти людей, имели единственную трактовку. Однако с годами основания для такой оценки размывались.
До сих пор существует миф о вероломности нападения Японии на американскую военно-морскую базу Перл-Харбор на острове Оаху, где находился американский тихоокеанский флот. События произошли 7 декабря 1941 г. Однако анализ исторических документов показывает, что этот миф имеет под собой мало логических оснований. К 7 декабря в Перл-Харборе находились 93 корабля, военно-воздушные силы имели 394 самолета, ПВО обеспечивалась 294 зенитными орудиями, и гарнизон базы насчитывал 42 959 человек. Для атаки на Перл-Харбор японское командование выделило авианосное соединение под командованием вице-адмирала
Тюити Нагумо в составе 23 кораблей и восьми танкеров . Соединение состояло из ударной группы, насчитывавшей шесть авианосцев, группы прикрытия (дивизия линейных кораблей), двух тяжелых крейсеров, одного легкого крейсера и девяти эсминцев, передового отряда в составе трех подводных лодок и отряда снабжения из восьми танкеров. Авиационная группа соединения насчитывала в общей сложности 353 самолета.
Американское правительство всегда имело мощную разведку и не могло пропустить огромную японскую армию, надвигающуюся по воде и воздуху, и сейчас уже ни для кого не секрет, что правительство Рузвельта знало о готовящемся нападении, но для создания мифа "о застигнутых врасплох" не то, что ничего не сделало для предотвращения нападения, а напротив, ему способствовало. Около года США планомерно воздействовали на Японию: были заморожены активы Японии в Америке, Панамский канал был закрыт для ее перевозок – шло постепенное прекращение экспорта жизненно-важных товаров в Страну восходящего солнца. Затем США убедили Британию также устроить Японии торгово- экономическую блокаду.
За два дня до трагедии базу Перл-Харбор покинули авианосцы – главная ударная сила ВВС США. Американский истеблишмент поддерживал доктрину невмешательства США во Вторую мировую войну, и атака на Перл-Харбор стала тем поворотным пунктом, который принципиально изменил позицию американской политической элиты .
Ф. Рузвельт понимал: никто не осмелится сказать, что об этой атаке было известно. Типовое положение гласило: Президент США не может допустить, чтобы уничтожили его главную военно-морскую базу. Лишь спустя годы стало ясно: грандиозная провокация заставила мир (а главное граждан внутри страны) поверить, что, вступив в войну, Америка защищала себя, хотя на самом деле она атаковала.
Психологи определяют негативные последствия социальной мифологизации. "Произошла своеобразная аберрация сознания, – пишет В. Коваленко, – охватившая все слои населения, а интеллигенцию в особенности, из всего разнообразия жизни видно только материально-заземленное, вещное, изо всех человеческих побуждений – лишь примитивно-собственническое, первобытное – неполнота, односторонность видения" . Верхоглядство присутствует во взглядах людей, которые объясняют поступки других граждан (имеющих иные установки) упрощенно-низменными мотивами. С этих упрощенческих позиций рассматривается и поведение целых народов – Башкирии, Татарстана, Якутии .
Политолог А. П. Бутенко обращает внимание на то, что до сих пор имеют хождение мифы о "несостоятельности взглядов Маркса и Энгельса", о "фиаско социализма: поднявшиеся к свободе массы разочаровались в нем, он им опротивел" и о лидерах бывших республик как о недюжинных либералах, друзьях народа" .
Механизм закрепления мифа – в многократном его повторении. Такой миф становится носителем истины, недоступной рациональному объяснению. Еще в 1934 г. Альфред Розенберг написал книгу "Миф XX столетия", где отстаивал необходимость создания "мифической истины", которая эфемерна перед научным описанием исторической действительности, но способна обладать пропагандистским преимуществом. По его мнению, миф необходимо прировнять к мировоззрению. Сам А. Розенберг преуспел в создании мифа "почвы, крови, расы", отстаивая исключительность арийцев. При этом, ссылаясь на авторитеты русских писателей, он конструировал миф об "ущербности", болезненности русской нации, "снова и снова перечеркивающей порывы ввысь" . "Сломленная личностью душа, которую показал Достоевский, тем не менее, имеет наглость пытаться обратить мир в свою веру". А. Розенберг пророчествовал о наступлении "царства бесов". Миф "расовой души", предложенный писателем, апеллировал к нравственным инстинктам человека. В представлении А. Розенберга русский человек – наглый (обратная сторона унижения) и лживый (стремится показать себя кем-то другим, нежели есть на самом деле). В этих суждениях больше предвзятости, нежели правды.
Однако эти мифы находят отклик у отдельной части наших современников .
Примером национальных мифов о России и русских может служить и так называемая "соборность" – привычка к общинной жизни и потребность в сильной власти, которые якобы мешают стране воспринять либеральные ценности. Между тем исследования тартуских социологов за последние 15 лет опровергли предположения об органической неспособности русского человека жить в условиях рыночного капитализма и конкуренции и примириться с имущественным неравенством. Выводы сделаны на основе репрезентативной выборки: в одном из последних исследований, например было опрошено 11 тыс. человек со всей России, от Камчатки до Карелии, причем все они являлись, как заявляют социологи, этническими русскими.
В области национальных и этнических отношений получили распространение и другие, расовые мифы, среди которых можно назвать европоцентризм, утверждающий приоритетность духовного уклада европейской культуры, американоцентризм, рассматривающий Америку в качестве форпоста мировой цивилизации, афроцентризм, связанный с утверждением и возвышением ценностей африканской культуры. Элементы мифологизации расовых различий, по мнению ученых, сопровождают "индуизацию", реисламизации) и многие другие этноконфессиональные процессы современности . Способность мифа "затемнять" сознание, сглаживать разницу или "оправдывать" противоречия в бинарных оппозициях (добро и зло, правда и ложь и т.д.) делает его одним из средств манипулятивного воздействия на человека .
Действительно, практически о каждом народе земли существуют национальные мифы – положительные и отрицательные, созданные народами о самих себе и о других. Выделяют психические черты, присущие членам той или иной нации, частоту проявления определенного типа личности, систему позиций, разделяемых значительной частью данной нации и выраженных в продуктах культуры. Немцев принято считать аккуратными и педантичными, американцев – оптимистичными и самоуверенными, французов – склонными к романтическим приключениям, итальянцев – экспансивными и шумными, шотландцев – гордыми и скуповатыми, финнов и эстонцев – флегматичными. В СМИ нередко можно встретить негативные образы малообразованных, самодовольных американцев или ленивых и простодушных горцев.
Противоречащие друг другу сведения, полученные из альтернативных источников, также могут служить основой мифов. Мифы всегда имеют под собой реальную основу. Быстрому их распространению часто способствуют низкая информационная культура, наличие стойких предубеждений к сведениям, распространяемым официальным источником, а также склонность к некритическому восприятию действительности.
Средства массовой информации всегда были важным фактором поддержания мифов. Они выступают в двух ипостасях: как трансляторы и ретрансляторы мифов. Теоретики пропаганды (У. Липпман и др.) считают, что представления людей о содержании реальных событий, сформированные при помощи СМИ, являются по большей части интерпретацией намеренно сконструированных представлений о реальном содержании. Средства массовой информации становятся посредником "между мифотворцами и зрителями. Это особая среда, обладающая рядом уникальных свойств, которые превращают его не только в канал доставки мифов, но и в фабрику по их производству" .
Важная причина живучести мифа кроется в высокой степени внушаемости тех, кто не в состоянии справиться с потоком деструктивной информации в СМИ и попадает под воздействие различных мифов, рисующих либо райскую, идиллическую картинку (гламурная жизнь), либо катастрофическую. Так, трансцендентные мифы порождаются изобилием асимметричных фактов – чудес и неожиданностей, какими, например, заполнен канал "ТВ-3" .
В научном дискурсе мифологию рассматривают сегодня как суггестивную технику, эффективность которой "заключается в неоднозначности ее заполнения: с одной стороны, используется эффект прайминга, активизирующий привычные когнитивные структуры потребителя медиапродукта, в частности, конструкты древнего мифологического мышления. С другой стороны, в знакомый и потому привлекательный контекст вводится чуждое ценностное ядро, что ведет к расшатыванию и разрушению ментальных моделей, децентрирует саму сущность национальной культуры, превращая ее в элементарный симулякр" .
Мифогенная природа СМИ сказывается в распространении сообщений о псевдособытиях: аномальных зонах (Бермудский треугольник); контактах с эзотерическими силами (Шамбала и т.п.), инопланетными цивилизациями; чудодейственных излечениях; встречах с загадочными существами (снежный человек). В массовом сознании ТВ воспринимается не столько как источник информации, сколько как символ власти, что-то вроде скипетра .
Так, например, структура телепрограмм типа "Вести" ежедневно и ритуально воспроизводит картинки официальной линии властей всех уровней, воспитывая культовость правительства.
В постперестроечное время на основе мифов серии был создан целый эпос о новом классе – "new russian", новые русские. В пилотном номере газеты "Коммерсант" этим термином был обозначен класс, который восхвалялся в газете "Daily". Использовался сакральный язык и новая стилистика. "Как все скандинавские воины украшали свое оружие магическими рунами, так и ныне принято писать на коммерческом теле (одежде) хоть что-нибудь по-английски ".
Сегодня пресса получает большую возможность приблизиться к наиболее адекватному отражению действительности путем отказа от тенденциозного, предвзятого и некритического взгляда на мир, стереотипа и заданности, которые
в прошлом способствовали формированию мифологического сознания.
В установлении исторической правды немалую роль играют западные исследователи. Так, в книге Р. Маккиэна "Петербург между двумя революциями" был поставлен вопрос: "Авангард пролетариата в России – миф или реальность?" Изучив статистику численности пролетариата в городах, в частности в Петербурге, количество участвующих в забастовках, их продолжительность, результаты принятых резолюций и др., он приходит к выводу, что приверженность пролетариата к социализму не была четко выражена, выдвижение политических требований было крайне редким. Подавляющее большинство рядовых рабочих Санкт-Петербурга предпочитали новую коммерческую литературу (короткие детективы, приключенческие и женские романы, бульварную прессу). Петербургская бульварная "Газета копейка" в 1910 г. достигла беспрецедентного тиража в 250 тыс. экземпляров. Тиражи большевистских, эсеровских и меньшевистских изданий в 1914 г. колебались от 10 до 40 тыс. (общий тираж). Весь собранный материал заставляет переосмыслить привычные представления и задуматься над природой мифа о российском пролетариате.
За последнее время в отечественной историографии, литературе и журналистике были развенчаны мифы времен Гражданской войны, Первой и Второй мировых войн, разрушены легенды о многих известных персоналиях и организациях.
События выборной кампании в Государственную Думу реанимировали следующие мифы: 1) в случае смены нынешнего режима произойдут всякие ужасы (откат назад, хаос, кровопролитие), "революции мы уже много раз проходили"; 2) у оппозиции нет сильного лидера; 2) демократия опасна, так как к власти придут ужасные диктаторы или фашисты, власть – "единственный европеец"; 4) политика – грязное дело и ничего не решает в нашей жизни, лучше от нее отстраниться или заниматься "малыми делами"; 5) лидеры либеральной внесистемной оппозиции – это тс самые, которые уже были у "кормушки" и были убраны от нее; это люди 1990-х гг., их время уже прошло; 6) у либералов нет программы и конструктива; 7) у этой власти нет альтернативы, и голосовать не за кого .
Мифы непроверяемы, неопровергаемы, а их природа такова, что порождает доверие к ложным интерпретациям действительных фактов. Политическая мифология имеет два основания доверия: креденда – область рационального сознания, соответствующая политическим доктринам, строящаяся на доверии к власти на когнитивном уровне, и миранда (сверхъестественное) – совокупность мифов, ритуалов, символов, содержащих такие коммуникативные средства, как лозунги, флаг, гимн, невербалика. Апелляция к эмоциональной сфере пробуждает чувство лояльности индивида к власти .
Большой простор для мифотворчества открывает Интернет. Так, например, источником мифов являются сетевые дневники . В середине 1990-х гг. в сетях появлялись "виртуальные личности", например, "виртуальная любовница поэтесса Лиля Фрик" (очевидная аллюзия на Лилю Брик), виртуальный кот "Аллерген". Ряд авторов текстов выступали под никами "Мэри Шелли", "Виктор Степной", Катя Деткина", "Май Иванович Мухин". Последний был выдумкой писателя Романа Лейбова, выражением его личности, и объектом творчества, и самостоятельным субъектом. Его персонаж нс только выдавал тексты, рецензии, интервью других авторов, но имел свою "биографию и документы, удостоверяющие личность", которые неоднократно публиковал в Сети и присылал в печатные журналы .
Новая мифология может существовать в разных пространствах коммуникации, создавая основы для разных взглядов и идеологий, вызвать масштабные массовые действия как положительного, так и отрицательного свойства.
Мифологизация становится одним из важнейших методов имиджевой коммуникации, направленной на создание сообщения, воздействующего на двух уровнях: сознания и подсознания. Мифологическая коммуникация нацелена на аудиторию, воспринимающую содержащийся в мифе образ, но не предусматривает автора сообщения. Таким образом, миф становится неопровержимым сообщением, поскольку передается на уровне обезличенного источника информации (объекты имиджевой коммуникации ссылаются на высказывания типа "так говорят"). Миф, будучи символической, превращенной формой действительности, оказывается, как считает Э. Кассирер, одной из символических форм культуры, создаваемой воображением и переосмыслением реальности, подобно созданию искусства. Вместе с тем образы, в которых живет миф, никогда не воспринимаются как образы. Они считаются не символами, а действительностью. Не возникает стремления критиковать или отвергать их; они должны восприниматься без тени сомнения . Следовательно, у журналиста появляется возможность манипулировать сознанием читателя.
- Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1991. С. 28–29.
- Лотман Ю. М., Успенский Б. А. Миф – имя культуры //Лотман Ю. М. Избр. ст.: в 3 т. Таллинн, 1992. Т. 1. С. 58–76.
- Символы // Энциклопедия символов. URL: simbols.ru; Энциклопедия знаков и символов. URL: znaki.chebnet.com/s10.php?id=11
